Одним из общих мест набоковедения стало указание на фантастическое начало в набоковских текстах («Приглашение на казнь», «Solus Rex» и др.) и поиски их генетических связей с фантастическими произведениями Гофмана, Гоголя, Стивенсона, Кафки — авторов, которых Набоков высоко оценивал в своих литературоведческих лекциях.
Обращаясь к перекличкам творчества Владимира Набокова с текстами современных ему писателей-фантастов, невозможно умолчать о Г. Уэллсе, которого писатель лично знал и читал с юности и у которого унаследовал тягу к многомирию, хотя и по-своему реализовал эту идею. В корпусе пост-набоковской фантастики набоковеду заметны произведения Филиппа К. Дика: он вполне по-набоковски реализует концепт метаромана и по-набоковски же бессюжетен. Любопытно, что привлекшая большое общественное внимание «пасхалка»  в нашумевшем фильме режиссера Дени Вильнёва «Бегущий по лезвию 2049» (2017) — продолжении экранизации (реж. Ридли Скотт; 1982) рассказа Дика «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» (1968) — цитата из «Бледного огня». Очевидна амбивалентная встроенность творчества Набокова и в отечественную научно-фантастическую традицию: так, «Гиперболоид инженера Гарина» А. Н. Толстого рассматривают как претекст «Изобретения Вальса»  [Полищук 2021],  а «Лолиту» — как шифр к «Хищным вещам века» А. и Б. Стругацких [Орехов 2021].
Между тем sci-fi в качестве современного ему (да еще и переживавшего бум на его глазах) жанра Набоков отвергал, демонстрируя гнев, как в интервью BBC (1968): «I loathe science fiction with its gals and goons, suspense and suspensories», — или сарказм, как в «Даре», где фигурирует «его <Чернышевского> блудный брат, который печатал свои "Рассказы-фантазии"» (Александр Чернышевский в 1895–1896 годах действительно выпустил четыре книжечки фантастических рассказов) , — или ядовитую иронию, как в стихотворении «The Man of To-morrow’s Lament» (1942). Столь старательная «отстройка от конкурентов», как и в коллизии «Набоков-Достоевский», заставляет подозревать скрываемое литературное родство — прежде всего, идейно-тематическое: так, рассматривать «Аду» как фантастический роман позволяет не столько развитие сюжета на планете Антитерре (а в этом смысле и «Бледный огонь», с его вымышленной страной Земблой, — фантастика) и вставной фантастический роман Вана Вина, сколько нереалистическое изображение времени: параллельные реальности, идея будущего воспоминания. В этом смысле еще более очевидно фантастическими оказываются романы «Смотри на арлекинов!» (1974) и «Лаура и ее оригинал» (1977), где персонажи претерпевают пространственно-временные трансформации. С одной стороны, эти собственно фантастические образы, вероятно, подготовлены хронотопом романов русского периода: «Подвиг» (жизнь Мартына в Молиньяке, финал), «Дар» (сон об отце, диалог с Кончеевым, финал). С другой — это очередной набоковский «ложный ход»: хотя  Ван Вин интерпретирует, в духе популярных в ХХ в. научно-фантастических романов, различные концепции времени,«научность» его трактатов — наводимая автором видимость: выстраивая от лица героя концепцию времени, претендующую на «научное» объяснение «реального мира», Набоков сообщает об условности художественного времени в созданной им художественной реальности. 
В единственном набоковском произведении в жанре «твердой» научной фантастики — рассказе «Ланс» (1951) — нарратор дублирует скептическую позицию биографического автора по отношению к жанру: «Finally, I utterly spurn and reject so-called science fiction». При ближайшем рассмотрении рассказ обнаруживает сходство с психиатрическим детективом, подобным роману Джина Брюэра «Планета Ка-Пэкс» (1995), в финале которого — не разоблачение, но мерцание фантастического сюжета сквозь бытовой, оставляющее право на существование разным версиям событий (именно так оценивается и финал «Приглашения на казнь»).  Связь художественного мира Набокова со сферой научной фантастики создает почву для стилизаций и мистификаций (см., например, «Роман Владимира Набокова "Марсианка Ло-Лита"» (автор — Антон Первушин; в фиктивной биографии автора упоминается перевод романов Уэллса на русский язык)), — а также вторгается в биографический миф (например, в виде блуждающей по социальным сетям истории (которую авторы разоблачают в момент её изложения) о том, что Говард Лавкрафт и Владимир Набоков американского периода — одно лицо). С домыслами переплетаются вполне реальные факты: так, в 1964 г. Альфред Хичкок  отверг предложенный Набоковым сюжет, который через 35 лет лег в основу фильма «Жена астронавта» (режиссер Рэнд Рэвич, 1999); вокруг данного факта выстроена конспирологическая теория о Набокове как английском шпионе. 
Таким образом, фантастика становится одним из способов остранения, столь необходимого Набокову с его пристальным интересом к потустороннему, неизъяснимому [Shvabrin 2019: 43]. Фантастика как сверхжанр у Набокова — и в произведениях, и в биографическом мифе — терпит крах, подобно тому, как рушится соблазнительная идея  Германа обрести двойника («Отчаяние»). Отношения художественного мира Набокова и научной фантастики образуют, как это часто случается в связи с Набоковым, недискретный замысловатый сюжет, простирающийся далеко за пределы жизни писателя и, думается, отнюдь не завершенный.

Литература:
1. Полищук В. Гиперболоид инженера Вальса: Набоков и советская фантастика 1910-х–1920-х гг. // Slavica Revalensia. Vol. VIII (2021). С. 94–114.
2. Орехов Б.В. Сюжетная цитата из Набокова в «Хищных вещах века» // Назировский архив. 2020. № 3 (29). С. 396–403.
3. Shvabrin S. Between Rhyme and Reason: Vladimir Nabokov, Translation, and Dialogue. Toronto: University of Toronto Press, 2019. 436 p.