Современная нарратология унаследовала главное свойство формализма и структурализма — их принципиальную неисторичность. Предлагая универсальный категориальный аппарат для анализа различных нарративных феноменов в системе культуры, теория повествования, по сути, оказывается не в состоянии описать художественный нарратив как специфический феномен. В рамках исторической поэтики художественная литература понимается как динамичная система, а история литературы — как диалектический процесс, для описания которого структурно-типологический подход является недостаточным [1; 2]. Т. о., использование широких аналитических возможностей нарратологии в литературоведческом (то есть историко-литературном) исследовании представляется проблемой. «Диахронизация» повествовательной теории (широко обсуждаемая нарратологами в последнее десятилетие) понимается большинством исследователей как задача очередной модификации некоей универсальной классифицирующей системы [4; 5]. Подобные разработки едва ли могут стать решением выше обозначенной проблемы, требующей не усовершенствования типологии, а совмещения структурно-типологического и герменевтического подходов. Между тем, в ходе теоретического развития нарратологии, кажется, уже был намечен путь, предоставляющий возможность такого совмещения, — он связан с исследовательским потенциалом категории события. В настоящее время событийность осознана теоретиками как герменевтическая категория: будучи значимым нарушением нормы, событие в конкретном нарративе зависит от субъекта и контекста его интерпретации [3]. Рассматривая художественное повествование как феномен литературы, под общим контекстом событийности следовало бы понимать литературную эпоху (как часть целого литературного процесса) [представление о литературной эпохе как динамичном и диалектичном феномене сформулировано в рамках исторической поэтики П. М. Медведевым (М. М. Бахтиным) и А. В. Михайловым — см.: 1; 2]. При этом очевидно, текст является не только фактом литературной эпохи, но и актом коммуникации. Соответственно субъект событийности (в самом широком смысле) может быть соотнесен с фигурой имплицитного читателя — именно в перспективе читателя то или иное нарушение нормы получает релевантность в смысловой организации текста. В аспекте исторической поэтики концептуализировать контекстную и субъектную обусловленность события в художественном нарративе можно посредством понятия литературной конвенции. Конвенция — это некое характерное для определенной эпохи представление о природе и основаниях литературного творчества, разделяемое одинаково писателями и читателями и предшествующее эстетической коммуникации. Подобный подход требует рассматривать повествовательную структуру текста, принадлежащего той или иной литературной системе, как реализацию конвенционально заданной (а не универсальной) модели, — что позволяет преодолеть «ахронность» [4] структуральной нарратологии.  

Литература:  
1. Медведев П. Н. Бахтин под маской. Формальный метод в литературоведении. М.: Лабиринт, 1993           
2. Михайлов А. В. Методы и стили литературы. М.: ИМЛИ РАН, 2008
3. Шмид В. Событийность, субъект и контекст // Событие и событийность. М.: Издательство Кулагиной; Intrada, 2010. С. 13–23
4. de Jong, Irene J. F. Diachronic Narratology. (The Example of Ancient Greek Narrative) // The living handbook of narratology / Ed. by P. Hühn et al. — Hamburg: Hamburg University. [URL = http://www.lhn.uni-hamburg.de/article/diachronic-narratology-example-ancient-greek-narrative ― дата обращения: 25.01.2015]
5. Fludernik, Monika. The Diachronization of Narratology // Narrative. Oct., 2003. Vol. 11, № 3. P. 331–348